«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

в сумасшедших домах многих инакомыслящих, он как-то заметно изменил свои взгляды после освобождения из лагеря. Все что делал тогда Сахаров, делал фонд «Гласность» и некоторые другие ему, как правило, не нравилось и он умело, хотя и без большого успеха, дискредитировал нашу работу. Здесь его характерное и талантливое интервью выглядит на первый взгляд гораздо более радикальным и смелым, чем все, что мы делаем. «Как можно себе представить – восклицает Подрабинек, – чтобы в послевоенной Германии проходили конференции «Гестапо: вчера, сегодня, завтра», выступал Эйхман и говорил «не надо ворошить прошлое». А здесь дают выступать с демократических трибун вчерашним чекистам, у которых руки по локоть в крови».

Подрабинек странным образом забыл, что в СССР Нюрнбергского процесса ни тогда, ни теперь не было. В отличие от гестапо – Комитет государственной безопасности преступной организацией ни один суд не назвал, и кроме Крючкова ни один из его сотрудников арестован не был. Напротив под жалобные вопли о «разрушении КГБ» комитетчики все с большим успехом занимали командные посты в Кремле, Белом доме, Государственной Думе, куда при советской власти их, кстати говоря, не допускали. А уж о частном бизнесе и говорить было нечего. То, что происходило в России, напоминало перитонит – гной из лопнувшей опухоли, разливался по всему российскому организму. Сотрудники КГБ от контроля за советским обществом заметно переходили к прямому управлению в стране, этого, к сожалению, многие тогда не понимали, но мы пытались объяснить. Мы все жили и остаемся не в реальной послевоенной Германии, упоминаемой Подрабинеком, а в той гипотетической, где Гитлер вовремя умер, Гиммлер успешно занял его место и приступил к «радикальным реформам». Конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» были первыми и до сих пор единственным публичным обсуждением преступлений КГБ в прошлом и угрозам исходящим от него будущей России. Даже начать его было непросто, мое объявление о начале проведения конференций о КГБ на «Конгрессе российской интеллигенции» тут же привело к почти удавшейся попытке убийства нашего адвоката – Татьяны Георгиевны Кузнецовой и водителя Александра Морозова по дороге из Москвы в Калугу (в областное управление КГБ). Потом было и многое другое.

Из девяти конференций «КГБ: вчера, сегодня, завтра» полностью изданы материалы лишь трех (третьей, пятой и восьмой). Постепенно мы будем вводить в интернет и эти книги и уцелевшие остатки материалов других конференций и связанных с ними круглых столов по законодательству о спецслужбах, проводившихся фондом «Гласность» в это же десятилетие (1993–2002). Возможно, удастся найти и какие-то фрагменты видеосъемок, сделанных на конференциях. В ФСБ, говорят, есть полный комплект записей, но об этом я знаю только по слухам. У нас уцелели две-три еще не приведенные в порядок кассеты. Надеюсь, что и до них дойдут руки.

Этот мой текст является преамбулой к полутора годам гораздо более аккуратной борьбы КГБ и «доверенных лиц», устроившихся при власти, и с «Гласностью», и с конференциями, и с регулярно проводимыми юридическими «круглыми столами». Их было даже больше, чем конференций (шестнадцать, кажется), участвовали в них крупнейшие русские (да и не только) юристы, члены Конституционного суда, депутаты Государственной думы, ведущие сотрудники Института государства и права. В двух изданных томах меньше половины материалов – все остальное уничтожено при разгромах. Все основные законы о правах человека и российских спецслужбах обсуждались на круглых столах «Гласности», точнее созданного нами Центра по информации и анализу работы российских спецслужб. Второй круглый стол (доклады его тоже не уцелели) был посвящен все более откровенному и растущему влиянию в России спецслужб и законодательству о них. Замечательно, что в нем приняли участие и бывший директор КГБ Вадим Бакатин и руководитель аналитического управления при нем, потом, естественно, с позором уволенный, но единственный, кто ненадолго вернулся во властные структуры (благодаря маршалу Шапошникову) – полковник Владимир Рубанов. В это время он был заместителем секретаря Совета Безопасности России. Но все наши рекомендации игнорировались Ельциным и Гайдаром, выстраивавшими под демократическую демагогию и запугивание российского общества и окружающего мира теперь уже не угрозой фашизма – для нее время прошло, – неизбежной якобы реставрацией коммунизма, не просто авторитарный, а жесткий диктаторский режим. Главных задач у них было две:

законодательно оформить свое правление и нерушимость власти;

завершить уничтожение остатков демократических институтов в России.

Сразу после разгрома Белого дома уже не только Кремль, но и большинство либеральных демократов ринулись создавать для Ельцина вполне авторитарную конституцию. Впрочем, на этот раз демократии страшно угрожали уже не Баркашов, не Хасбулатов, а беспощадный Зюганов. Он был третьей страшилкой.

В результате вложения громадных денег и созыва декоративного конституционного собрания, куда я, конечно, не пришел, удалось добиться победы над страшно-ручным Зюгановым, конечно, с большим количеством фальсификаций. Я никогда в своей жизни не голосовал, но не могу забыть замечательный рассказ генерал-полковника Стаськова, относящийся, правда, к чуть более раннему времени:

– Был я тогда еще командиром дивизии. Получил из штаба приказ: собрать офицеров и всем разъяснить, что голосовать надо за Жириновского. Как было приказано, всех собрал, объяснил за кого голосовать, поручил провести в подразделениях разъяснительную работу. Все казалось бы хорошо, а начали смотреть бюллетени – семьдесят процентов проголосовало за партию любителей пива, тридцать – за партию женщин. Ну мы, конечно, сообщили, что девяносто пять процентов проголосовало за Жириновского.

Впрочем, в этот раз я впервые в жизни участвовал в выборах, но не в роли избирателя, а кандидата в депутаты. Делать мне после разгрома «Гласности» на Поварской и проведения третьей конференции было совершенно нечего, офиса не было, прокуратура декоративно занималась следствием, Ельцин что-то постоянно лгал писателям, обещая вернуть им издательство, и, конечно, это не было сделано, а тут меня начали уговаривать выдвинуть кандидатуру во вновь создаваемую Государственную Думу и даже предлагали на это, как я теперь понимаю, очень скромные деньги – несколько десятков тысяч долларов. Я, ни минуты не веря в успех, но готовый сделать все, что смогу, согласился, был снят офис в гостинице «Академическая». Моим районом был классический район КГБ в Москве – проспект Вернадского, Мичуринский, Ленинский проспекты, что было особенно забавно. Как меня зазывали на тайные совещания КГБ я уже рассказывал, но наиболее интересным для меня были прямые диалоги с избирателями на шести существовавших в этом районе кабельных каналах. Кроме меня никто этого не делал – или не выступал, на кабельных каналах вообще (впрочем, у них были всесоюзные). Или весь час занимали своей доморощенной программой. А я занимал своим выступлением не больше пятнадцати минут, а потом сорок пять минут вел прямой диалог